Неточные совпадения
— Сторона мне знакомая, — отвечал дорожный, —
слава богу, исхожена и изъезжена вдоль и поперек. Да вишь какая погода: как раз собьешься с дороги. Лучше здесь остановиться да переждать, авось буран утихнет да небо прояснится: тогда найдем дорогу
по звездам.
Не спало́ся господу Исусу,
И
пошел господь гулять
по звездам,
По небесной, золотой дороге,
Со
звезды на звездочку ступая.
Провожали господа Исуса
Николай, епископ Мирликийский,
Да Фома-апостол — только двое.
Скука вытеснила его из дому. Над городом, в холодном и очень высоком небе, сверкало много
звезд, скромно светилась серебряная подкова луны. От огней города небо казалось желтеньким.
По Тверской, мимо ярких окон кофейни Филиппова, парадно шагали проститутки, щеголеватые студенты, беззаботные молодые люди с тросточками. Человек в мохнатом пальто, в котелке и с двумя подбородками, обгоняя Самгина, сказал девице, с которой
шел под руку...
У меня
звезда!» Я
шел по тоненькому мостику из щепок, без перил, над пропастью, и мне весело было, что я так
иду; даже заглядывал в пропасть.
Наконец начало светать. Воздух наполнился неясными сумеречными тенями,
звезды стали гаснуть, точно они уходили куда-то в глубь неба. Еще немного времени — и кроваво-красная заря показалась на востоке. Ветер стал быстро стихать, а мороз — усиливаться. Тогда Дерсу и Китенбу
пошли к кустам.
По следам они установили, что мимо нас прошло девять кабанов и что тигр был большой и старый. Он долго ходил около бивака и тогда только напал на собак, когда костер совсем угас.
Ночь обещала быть холодной.
По небу, усеянному
звездами, широкой полосой протянулся Млечный Путь. Резкий, холодный ветер тянул с северо-запада. Я озяб и
пошел в фанзу, а китаец остался один у огня.
До сих пор я все еще не терял надежды сыскать дорогу домой; но тут я окончательно удостоверился в том, что заблудился совершенно, и, уже нисколько не стараясь узнавать окрестные места, почти совсем потонувшие во мгле,
пошел себе прямо,
по звездам — наудалую…
Ночами, бессонно глядя сквозь синие окна, как медленно плывут
по небу
звезды, я выдумывал какие-то печальные истории, — главное место в них занимал отец, он всегда
шел куда-то, один, с палкой в руке, и — мохнатая собака сзади его…
Мы
шли еще некоторое время. На землю надвигалась ночь с востока. Как только скрылось солнце, узкая алая лента растянулась
по горизонту, но и она уже начала тускнеть, как остывающее раскаленное докрасна железо. Кое-где замигали
звезды, а между тем впереди нигде не было видно огней. Напрасно мы напрягали зрение и всматривались в сумрак, который быстро сгущался и обволакивал землю. Впереди по-прежнему плес за плесом, протока за протокой сменяли друг друга с поразительным однообразием.
В зале он увидел, что
по трем ее стенам стояли, а где и сидели господа во фраках, в белых галстуках и все почти в
звездах, а около четвертой, задней стены ее
шел буфет с фруктами, оршадом, лимонадом, шампанским; около этого буфета, так же, как и у всех дверей, стояли ливрейные лакеи в чулках и башмаках.
— Каст тут не существует никаких!.. — отвергнул Марфин. — Всякий может быть сим избранным, и великий архитектор мира устроил только так, что ина
слава солнцу, ина луне, ина
звездам, да и
звезда от
звезды различествует. Я, конечно,
по гордости моей, сказал, что буду аскетом, но вряд ли достигну того: лествица для меня на этом пути еще нескончаемая…
После душной ямы, после судов, кандалов и палок бродят они
по всей своей воле, где захотят, где попригляднее и повольготнее; пьют и едят где что удастся, что бог
пошлет, а
по ночам мирно засыпают где-нибудь в лесу или в поле, без большой заботы, без тюремной тоски, как лесные птицы, прощаясь на ночь с одними
звездами небесными, под божиим оком.
Вот и мы трое
идем на рассвете
по зелено-серебряному росному полю; слева от нас, за Окою, над рыжими боками Дятловых гор, над белым Нижним Новгородом, в холмах зеленых садов, в золотых главах церквей, встает не торопясь русское ленивенькое солнце. Тихий ветер сонно веет с тихой, мутной Оки, качаются золотые лютики, отягченные росою, лиловые колокольчики немотно опустились к земле, разноцветные бессмертники сухо торчат на малоплодном дерне, раскрывает алые
звезды «ночная красавица» — гвоздика…
Матвей ждал Дыму, но Дыма с ирландцем долго не
шел. Матвей сел у окна, глядя, как
по улице снует народ, ползут огромные, как дома, фургоны, летят поезда. На небе, поднявшись над крышами, показалась
звезда. Роза, девушка, дочь Борка, покрыла стол в соседней комнате белою скатертью и поставила на нем свечи в чистых подсвечниках и два хлеба прикрыла белыми полотенцами.
Яркие
звезды, которые как бы бежали
по макушкам дерев, пока солдаты
шли лесом, теперь остановились, ярко блестя между оголенных ветвей дерев.
Сухие шорохи плыли
по полю, как будто кто-то
шёл лёгкой стопой, задевая и ломая стебли трав. Небо чуть-чуть светлело, и жёлтенькие
звёзды, белея, выцветая, становились холодней, но земля была так же суха и жарка, как днём.
«Кожемякин сидел в этой углублённой тишине, бессильный, отяжелевший, пытаясь вспомнить что-нибудь утешительное, но память упорно останавливалась на одном:
идёт он полем ночью среди шершавых бесплодных холмов, темно и мертвенно пустынно кругом, в мутном небе трепещут
звёзды, туманно светится изогнутая полоса Млечного Пути, далеко впереди приник к земле город, точно распятый
по ней, и отовсюду кто-то невидимый, как бы распростёртый
по всей земле, шепчет, просит...
«Вечер был, сверкали
звезды, На дворе мороз трещал…
Шел по улице…»
Было тут совсем темно, и только
по длинной полосе неба, усеянной
звездами, да
по тому, что под ногами была утоптанная земля, они знали, что
идут по аллее.
С левой руки юноши
идет девушка, щелкая
по камню деревянными башмаками, закинув, точно слепая, голову в небо, — там горит большая вечерняя
звезда, а ниже ее — красноватая полоса зари, и два тополя врезались в красное, как незажженные факелы.
Помнится,
идешь по пустым улицам, весь умиленный, и даже на
звезды как-то доверчиво глядишь, словно они и ближе стали, и понятнее…
Казалось, что бледные
звезды плывут ей навстречу, и воздух, которым она дышит глубоко,
идет к ней из тех синих, прозрачно-тающих глубин, где бесконечность переходит в сияющий праздник бессмертия; и уже начинала кружиться голова. Линочка опустила голову, скользнув глазами
по желтому уличному фонарю, ласково покосилась на Сашу и со вздохом промолвила...
Дьякон встал, оделся, взял свою толстую суковатую палку и тихо вышел из дому. Было темно, и дьякон в первые минуты, когда
пошел по улице, не видел даже своей белой палки; на небе не было ни одной
звезды, и походило на то, что опять будет дождь. Пахло мокрым песком и морем.
Даже в те часы, когда совершенно потухает петербургское серое небо и весь чиновный народ наелся и отобедал, кто как мог, сообразно с получаемым жалованьем и собственной прихотью, — когда всё уже отдохнуло после департаментского скрипенья перьями, беготни, своих и чужих необходимых занятий и всего того, что задает себе добровольно, больше даже, чем нужно, неугомонный человек, — когда чиновники спешат предать наслаждению оставшееся время: кто побойчее, несется в театр; кто на улицу, определяя его на рассматриванье кое-каких шляпенок; кто на вечер — истратить его в комплиментах какой-нибудь смазливой девушке,
звезде небольшого чиновного круга; кто, и это случается чаще всего,
идет просто к своему брату в четвертый или третий этаж, в две небольшие комнаты с передней или кухней и кое-какими модными претензиями, лампой или иной вещицей, стоившей многих пожертвований, отказов от обедов, гуляний, — словом, даже в то время, когда все чиновники рассеиваются
по маленьким квартиркам своих приятелей поиграть в штурмовой вист, прихлебывая чай из стаканов с копеечными сухарями, затягиваясь дымом из длинных чубуков, рассказывая во время сдачи какую-нибудь сплетню, занесшуюся из высшего общества, от которого никогда и ни в каком состоянии не может отказаться русский человек, или даже, когда не о чем говорить, пересказывая вечный анекдот о коменданте, которому пришли сказать, что подрублен хвост у лошади Фальконетова монумента, — словом, даже тогда, когда всё стремится развлечься, — Акакий Акакиевич не предавался никакому развлечению.
Две
звезды большие сторожами в небесах
идут. Над горой в синем небе чётко видно зубчатую стену леса, а на горе весь лес изрублен, изрезан, земля изранена чёрными ямами. Внизу — завод жадно оскалил красные зубы: гудит, дымит, по-над крышами его мечется огонь, рвётся кверху, не может оторваться, растекается дымом. Пахнет гарью, душно мне.
Темно; луна зашла в туманы,
Чуть брезжит
звезд неверный свет,
Чуть
по росе приметный след
Ведет за дальные курганы:
Нетерпеливо он
идет,
Куда зловещий след ведет.
Могучая сила
В душе их кипит,
На бледных ланитах
Румянец горит.
Их очи, как
звездыПо небу, блестят;
Их думы — как тучи;
Их речи горят… //…И с мира, и с время
Покровы сняты;
Загадочной жизни
Прожиты мечты.
Шумна их беседа,
Разумно
идет;
Роскошная младость
Здоровьем цветет… — и пр.
Но между тем уже была ночь, и ночь довольно темная. Небольшие тучи усилили мрачность, и, судя
по всем приметам, нельзя было ожидать ни
звезд, ни месяца. Бурсаки заметили, что они сбились с пути и давно
шли не
по дороге.
Они как будто поднимались все выше.
Звезды становились все больше и ярче. Потом из-за гребня возвышенности, на которую они поднялись, показался краешек давно закатившейся луны. Она как будто торопилась уйти, но Макар с попиком ее нагоняли. Наконец она вновь стала подыматься над горизонтом. Они
пошли по ровному, сильно приподнятому месту.
Была грустная августовская ночь, — грустная потому, что уже пахло осенью; покрытая багровым облаком, восходила луна и еле-еле освещала дорогу и
по сторонам ее темные озимые поля. Часто падали
звезды. Женя
шла со мной рядом
по дороге и старалась не глядеть на небо, чтобы не видеть падающих
звезд, которые почему-то пугали ее.
По небу, описывая медленную дугу, скатывается яркая и тяжелая
звезда. Через миг
по мосту
идет прекрасная женщина в черном, с удивленным взором расширенных глаз. Все становится сказочным — темный мост и дремлющие голубые корабли. Незнакомка застывает у перил моста, еще храня свой бледный падучий блеск. Снег, вечно юный, одевает ее плечи, опушает стан. Она, как статуя, ждет. Такой же Голубой, как она, восходит на мост из темной аллеи. Также в снегу. Также прекрасен. Он колеблется, как тихое, синее пламя.
Мы молчим с минуту. Потом я прощаюсь и ухожу. Мне
идти далеко, через все местечко, версты три. Глубокая тишина, калоши мои скрипят
по свежему снегу громко, на всю вселенную. На небе ни облачка, и страшные
звезды необычайно ярко шевелятся и дрожат в своей бездонной высоте. Я гляжу вверх, думаю о горбатом телеграфисте. Тонкая, нежная печаль обволакивает мое сердце, и мне кажется, что
звезды вдруг начинают расплываться в большие серебряные пятна.
Учрежденным тогда комитетам
Потерявшие ум старики
Посылали, сердясь не
по летам,
Брань такую: «Мальчишки! щенки!..»
(Там действительно люди засели
С средним чином, без лент и без
звезд,
А иные тузы полетели
В то же время с насиженных мест...
— В лесах матка вещь самая пользительная, — продолжал дядя Онуфрий. — Без нее как раз заблудишься, коли
пойдешь по незнакомым местам. Дорогая
по нашим промыслам эта штука… Зайдешь ину пору далеко, лес-от густой, частый да рослый — в небо дыра. Ни солнышка, ни
звезд не видать, опознаться на месте нечем. А с маткой не пропадешь; отколь хошь на волю выведет.
Спряталось за небесный закрóй солнышко, алой тканью раскинулась заря вечерняя, заблистал синий свод яркими, безмолвно сверкающими
звездами, а веселые песни льются да льются
по полям,
по лугам,
по темным перелескам…
По людям
пошел веселый Яр разгуливать!..
Вышли мы на дорогу, привязали лыжи за собой и
пошли по дороге.
Идти легко стало. Лыжи сзади
по накатанной дороге раскатываются, громыхают, снежок под сапогами поскрипывает, холодный иней на лицо, как пушок, липнет. А
звезды вдоль
по сучьям точно навстречу бегут, засветятся, потухнут, — точно всё небо ходуном ходит.
— Ну, с богом! — Перекрестились,
пошли. Прошли через двор под кручь к речке, перешли речку,
пошли лощиной. Туман густой, да низом стоит, а над головой ввезды виднешеньки. Жилин
по звездам примечает, в какую сторону
идти. В тумане свежо,
идти легко, только сапоги неловки — стоптались, Жилин снял свои, бросил,
пошел босиком. Попрыгивает с камушка на камушек да ва
звезды поглядывает. Стал Костылин отставать.
Чудная картина открылась перед глазами, особенно ночью, когда взошла луна. Корвет
шел между островами, освещенными серебристым светом. Кругом стояла тишина. Штиль был мертвый. Мириады
звезд смотрели сверху, и между ними особенно хорошо было созвездие Южного Креста, лившее свой нежный свет с какой-то чарующей прелестью. Вода сверкала
по бокам и сзади корвета брильянтовыми лентами.
Шеметов и Вегнер повернули к себе. Токарев
пошел с Варварой Васильевной проводить ее до больницы.
Звезды ярко мерцали, где-то далеко стучала трещотка ночного сторожа. Варвара Васильевна и Токарев
шли по тихой улице, и шаги звонко отдавались за домами.
— Ну, а так: не думается вам иногда? Вот бы все это поскорее кончилось, воротиться домой.
Звезда на вечернем небе, пруд, скотина с луга
идет домой… Нива своя, волны золотые
идут по ржи…
И вот страшная минута настала. Как-то вечером, простясь с отцом и бабушкой, чтобы
идти спать, я, вместо того чтобы отправиться в мою комнату, свернула в каштановую аллею и одним духом домчалась до обрыва. Спуститься сквозь колючий кустарник к самому берегу Куры и, пробежав мост, подняться
по скользким ступеням, поросшим мхом, к руинам крепости было делом нескольких минут. Сначала издали, потом все ближе и ближе, точно путеводной
звездой, мелькал мне приветливо огонек в самом отдаленном углу крепости.
Я теперь не помню и до сих пор не пойму, почему на филологическом факультете я
пошел по историческому отделению, а не словесному: литература меня всегда интересовала больше истории; притом состав преподавателей на словесном отделении был очень хороший, и среди них яркою
звездою блистал такой исключительный ученый, как Александр Веселовский.
— Тьфу-тьфу, служивый… Русская я, орловской породы, мценского завода. Да знахарством все промышляла
по слабости здоровья. Рукоделье такое: бес ухмыляется, ангел рукой закрывается. Стало быть, образ мне в избе держать несподручно. Всухомятку молюсь, — на порог выйду,
звездам поклонюсь, «
Славу в вышних» пошепчу… Авось Господь Бог услышит.
— Сейчас, боярин, сейчас.
Пошел к ней еще о вечерьи; в память ли тебе тот чернец-то, что, бают, гадает
по звездам? Мудреный такой! Ну, еще боярыня серчала все на него и допрежь не допускала пред лицо свое, а теперь признала в нем боголюбивого послушника Божия? В самом деле, боярин, уж куда кроток и смирен он! Наша рабская доля — поклонишься ему низехонько, а он и сам также.
Кабинет-министр, рассерженный неудачею своего послания к Мариорице и хлопотами
по устроению праздника и ледяного дома, всходил на лестницу Летнего дворца. Ему навстречу Эйхлер. Вероятно, обрадованный возвышением своим, он
шел, считая
звезды на потолке сеней, и в своем созерцании толкнул Артемия Петровича.
И сколько ни говорил отделившийся от большинства человек о том, что, двигаясь
по ложному направлению, не изменяя его, мы наверное не приближаемся, а удаляемся от своей цели, и что точно так же мы не достигнем цели, если будем метаться из стороны в сторону, что единственное средство достигнуть цели состоит в том, чтобы, сообразив
по солнцу или
по звездам, какое направление приведет нас к нашей цели, и избрав его,
идти по нем, но что для того, чтобы это сделать, нужно прежде всего остановиться, остановиться не затем, чтобы стоять, а затем, чтобы найти настоящий путь и потом уже неуклонно
идти по нем, и что для того и для другого нужно первое остановиться и опомниться, — сколько он ни говорил этого, его не слушали.
В усадьбе все
шло по-прежнему. Ксения Яковлевна была относительно спокойна. Причиной тому была Домаша. Она сумела вселить в свою хозяйку-подругу веру в счастливую
звезду Ермака Тимофеевича.
Солнце давно село. Яркие
звезды зажглись кое-где
по небу; красное, подобное пожару зарево встающего полного месяца разлилось
по краю неба, и огромный, красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и
пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Раз в субботу вечером Борька зашел за Исанкой, они долго бродили
по Девичьему Полю. Было очень хорошо. Стояла глубокая осень,
шли дожди, — и вдруг ударил морозец, черные, мокрые улицы стали белыми и звонкими. Сквозь ветки тополей с трепавшимися остатками листьев сверкали яркие
звезды.
Была глубокая ночь. Ярко и молчаливо сверкали
звезды.
По широкой тропинке, протоптанной поперек каолиновых грядок, вереницею
шли солдаты, Они
шли тихо, затаив дыхание, а со всех сторон была густая темнота и тишина. Рота
шла на смену в передовой люнет. Подпоручик Резцов шагал рядом со своим ротным командиром Катарановым, и оба молчали, резцов блестящими глазами вглядывался в темноту. Катаранов, против обычного, был хмур и нервен; он
шел, понурив голову, кусал кончики усов и о чем-то думал.